Дмитрий Воденников о том, что нам всем придется превратиться | статьи на masttoys

Ну вот и все. Необычная осень выстроила купол высочайший. Позже отменила. Отозвала собственный приказ тучам этот купол собой не темнить.

Вышел сейчас вечерком — холодно, стыло, мрачно.

Возвратился домой, через час вдруг слышу — звук.

Поначалу я задумывался, что это кровать наверху поскрипывает либо, не дай бог, протечка от соседей. Лишь позже сообразил: это дождик.

За окном идет дождик. Купол высочайший прохудился. Какая кровать, какой молодой секс у соседей, какая протечка?

Завтра выйдем — вот она, осень.

Бабье лето отменено, все в прошедшем, поэма «У самого моря» дописана, посиживает в платочке, перед ней ведро семечек.

— Почем семена?

— 50 рублей. Вот еще огурчики. Соленые. Возьми, мужчина, огурчиков. Легче будет коротать мрак и холод. А вот валенки. На зиму. От покойного Если остались.

— Ну давай, стрекоза, свои валенки, семена и огурцы. Сдача-то с 5 будет?

— Давай, муравей, без сдачи.

Обернулась ахматовская осень булгаковской.

Константин Паустовский вспоминал, как в один прекрасный момент Миша Афанасьевич устроил у него на даче необычную мистификацию: представился перед незнакомыми людьми военнопленным германцем, кретином, застрявшим в Рф опосля войны.

«Тогда я в первый раз сообразил всю силу булгаковского перевоплощения. За столом посиживал, глупо хихикая, белобрысый немчик с мутными пустыми очами. Даже руки у него стали потными. Все гласили по-русски, а он не знал, естественно, ни слова на этом языке. Но ему, видимо, весьма хотелось принять роль в общем оживленном разговоре, и он морщил лоб и мычал, мучительно памятуя какое-нибудь единственное известное ему российское слово».

И здесь немчика озарило. Ужели слово найдено? — восклицала пушкинская Татьяна.

Найдено-найдено, Татьяна Дмитриевна. (К слову, умопомрачительная вещь: мы никогда не задумываемся, какое отчество было у Татьяны. Ну Татьяна и Татьяна. Уверен, что и вас на данный момент резануло это «Татьяна Дмитриевна». А она ведь конкретно Дмитриевна: «Кроткий грешник, Дмитрий Ларин, / Господний раб и бригадир, / Под камнем сим вкушает мир»).

Погиб ее батюшка, а Татьяна Ларина находит необходимое слово для определения Онегина.

Так и немчик в выполнении Миши Афанасьевича. Слово было найдено. «На стол подали блюдо с ветчиной. Булгаков ткнул вилкой в ветчину, кликнул экзальтированно: «Свыня! Свыня!» — и залился визгливым, торжествующим хохотом. Ни у кого из гостей, не знавших Булгакова, не было никаких колебаний в том, что перед ними посиживает юный германец и к тому же полный кретин. Розыгрыш продолжался несколько часов, пока Булгакову не надоело и он вдруг на чистейшем российском языке не начал читать «Мой дядя самых добросовестных правил…».

Какой неплохой поворот: и здесь нам Пушкин мигнул.

Спи, бригадир Дмитрий Ларин; спи Татьяна, смотри собственный ужасный, а позже эротический сон; спи, немчик, в российском писателе Мише Булгакове — настанет время, все вы проснетесь, придете на наш ужасный трибунал — и мы всех вас рассудим. Одним влево, спать на облаке, остальных вправо, никогда не спать — на углях совести, в котлах безнадежности. Лишь, пока живые, еще пока дышите, шутите, представляете немчика, пока вас не озарило (снова эта «осень») единственное российское слово «свыня, свыня», — никогда не ложитесь спать деньком.

И не поэтому, что Пастернак нам воспретил:

Не спите деньком. Пластается в длину
Дыханье парового отопленья.
Очнувшись, вы очутитесь в плену
Гнетущей печалься и смертельной лени.

И не поэтому, что уже помянутый Пушкин это тоже категорически не рекомендовал:

Не спите деньком: о горе, горе для вас,
Когда дремать привыкли по часам!
Что ваш покой? бесчувствие глубоко.
Сон настоящий от вас уже далековато.
Не понимаете развеселой вы мечты;
Ваш целый век — несносное томленье,
И скучен сон, и скучновато пробужденье,
И деньки текут средь нескончаемой мглы.

Нет. Не спите не из-за Пушкина и Пастернака (тоже мне, раскомандовались, оба со своими фамилиями на «п», знатоки распорядка), а поэтому, что постоянный и длительный дневной сон увеличивает риск погибели на 19 процентов.

Пришла здесь недавняя новость, окружными баннерами и ссылками: китайские ученые исследовали информацию о 313 651 человеке, 39% из которых имели привычку спать деньком, позже обобщили данные наиболее 20 научных работ и пришли к плачевному выводу: у людей, которые часто спали деньком наиболее часа, риск сердечно-сосудистых болезней растет на 34%, а риск погибели от всех обстоятельств на 30%.

Это меня разочаровало.

Я с годами стал деньком нередко спать. И без всяких этих пастернаковских штуковин. Уснул в четыре, встал в 5 — и никакой мигрени, никакой помятости, никакой одичавшей тоски в глазах, никаких этих «вы угорели», «вас качает жалость», никакого этого ватного неосознавания призванья, числа и года.

Все не так, Борис Леонидович. Жалость не качает, я не угорел, а чисел и цифр я и без всякого дневного сна сейчас не помню. Живу, так сказать, без календаря в голове. «Поэтовы затменья не предугаданы календарем». (Спасибо, Марина Иванна).

Вот же умопомрачительно: «Борис Леонидович, Александр Сергеевич, Марина Ивановна». Перебираешь отчества и имена, как как будто родственников перечисляешь. Странноватое устройство российского языка: это устаревающее и старящее отчество делает всех поближе. Это для вас не Уильям Шекспир, не Уильям Блейк — стоят на полках, глядят на тебя сердито. Не дяди и тетушки, не дедушки и прабабки, не учительница 1-ая моя (Сильвия Оттовна Платт), не наш домашний Александр Сергеевич, а дальние, брезгливые люди. Прищурились на тебя из узорчатого воротника, некие как как будто даже подносят лорнет к очам: «Ты кто?» «Who are you?»

И лишь во снах ты можешь с ними повстречаться, пересечься.

Стоишь в коридоре сна, подслушиваешь чужой разговор. Кто эти люди с бутылками молока, с которыми на данный момент гласит Сильвия Плат?

Бродский считал, что суицид Плат не было некоторым актом, проистекавшим из ее актуальной философии. «Просто так вышло. Если б разносчик молока пришел пораньше, Сильвия Плат была бы живая». («Иосиф Бродский. Большая книжка интервью»).

Но даже Сильвия Плат и Бродский не додумались до того, что мы сейчас можем созодать со своими снами.

Одна моя знакомая в Сети не так давно поведала: «Мне снова снились несуществующие люди и несуществующая я сама. Если кратко: я была во сне юный дамой, с длинноватыми рыжеватыми кучерявыми волосами, с накрашенными ресничками, я двигалась в поезде куда-то, совместно с семилетним отпрыском, моими соседями по купе были два юных прекрасных парня, радостных и благожелательных, они смешили нас с отпрыском, демонстрировали фокусы, один из их попробовал уступить свою полку, для того, чтоб мы с отпрыском не спали на одной. Я ощущала себя счастливой и на месте, естественной, в кайфах, психологи молвят — «защищенной».

И вдруг она ощущает, что на ее коже, сначала на запястьях, ладонях, позже выше, выше, по предплечьям, начинают набухать вздутия, сине-красные, пульсирующие, как червяки. Она страшно пугается, орет. Все вокруг тоже пугаются. И вдруг — сознание начинает фонить. И знакомая моя додумывается: это не жизнь. Это — сон.

И уже понимая, что пробуждается, она начинает прощаться с теми приснившимися людьми.

«Одному из мужчин — другу по купе — я произнесла, что все они, включая вагон, поезд и мир, герои моего ужаса. Я произнесла: вас не существует». Все, лишь что такие испуганные, стали хохотать. Типа: вот же безумная баба.

«И здесь вышло что-то для меня революционное. Я этого парня обняла, подошла и обняла. Я попробовала проститься с миром за секунды до смерти. Я себя вспомянула — поняла, что нет у меня никаких длинноватых рыжеватых волос, никакого возлюбленного семилетнего отпрыска, не бывает таковых устройств вагонов, никогда нигде не было такового в поездах белья, некуда мне с сиим «отпрыском» двигаться, нет таковой страны и такового языка нет, ничего нет: я на данный момент выпилюсь из данной байды в Москву, в Свиблово, в 2020 год».

Тогда и она сделала совершенно неосуществимое. Она обняла несуществующего человека на прощание. И сон кончился.

По-моему, это неописуемое событие. Я такового никогда не переживал. Когда моя знакомая обняла собственного попутчика из сна, мир начал таять, «буквально осветляться», стал, как нарисованный, пересвечиваться, распадаться на части, рваться, уходить.

«Мне 44 года, — написала наутро она. — Я в первый раз пережила это — я простилась с людьми, обреченными на смерть через мое просыпание. Я даже не знала, что так в принципе можно».

… Осень уже, окончательная окончательная осень. Бабье лето завершилось, все в прошедшем, книжка «Техника осознанных сновидений» дочитана, тетка-сентябрь посиживает в платочке, перед ней ведро семечек.

— Почем семена? — спрашиваешь.

— 50 рублей. А вот еще огурчики, соленые.

— Ну давайте, тетенька, ваши невиданные огурчики. Сдача-то с пятисот будет?

— Давай-ка лучше без сдачи.

Очнулся от этого сна — смотришь: а в ладошки зажата монетка. Сначала испугаешься (вдруг это был обол — и ты лишь чудом успел выскользнуть из погибели, к которой уже везла тебя харонова лодка), но позже стряхнешь пыльцу сна, успокоишься: на обол что-то не похоже — какие-то 5 рублей. Сдача.

Все-же возвратила.

Источник: gazeta.ru

новости большого спорта